Будь в курсе
событий театра

Человек-костер

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати
Заметки о жизни и творчестве Павла Маляревского.
 
«..Люди огонь любят, тепло любят. Без огня нет жизни на земле. Старики говорят: человек - костер».
 
Охотник бурят Доржи рассказывает старую легенду о смелом Баире, о его подвиге, о чудодейственном источнике Аршан-Баир... Горит костер... Люди притихли, слушают.
 
Зрительный зал разражается аплодисментами, а после трепетно замирает. Такой навсегда запечатлелась в памяти сцена из спектакля по пьесе Павла Маляревского «Костер».
 
Иллюзорность и поэтическая красота в современном театре уступили место аскетической условности. И жаль. Театр с этим, несомненно, что-то потерял. Может, со временем вернет?.. И уж определенно многое в свое время потерял иркутский театр с ранним уходом из жизни одного из самобытных деятелей сибирской культуры - драматурга, заведующего литературной частью, историка театра Павла Григорьевича Маляревского.
 
Человек он был замечательный. В нем горел неугасимый пламень любви к театру, к его людям. В нем пылала любовь к жизни, к познанию, к твор-честву. Поистине, это был человек-костер.
 
Обуреваемая любовью к волшебству театра, я с ранних лет смотрела все спектакли по сказкам драматурга Маляревского в Иркутском ТЮЗе: «Кот в сапогах», «Меч Китая», «Падение острова Блютенбайль», «Не твое, не мое, а наше», «репка», «Чудесный клад»… Здесь они праздновали свое рождение, а после разлетались по стране. Не было такого ТЮЗа, где бы не шли пьесы-сказки Маляревского. И глубоко не правы те, кто и сейчас про-должает считать Маляревского драматургом местным: его имя - где-то в первой четверке драматургов, писавших для детей. Самуил Маршак, Евге-ний Шварц, а после - Татьяна Габбе и Павел Маляревский.
 
Его талант, драматургический и человеческий, признавали ведущие мастера театра. В этом можно убедиться, прочитав посвященные ему строки выдающегося театрального педагога и режиссера Марии Осиповны Кнебель в ее книге «Вся жизнь». Это она, будучи главным режиссером Центрального детского театра, заказала Павлу Григорьевичу инсценировку «Конька-Горбунка» Ершова.
 
Сейчас нет возможности вдаваться в подробности, но Павел Григорьевич написал не инсценировку - он написал пьесу. Не могу удержаться. Чтобы не привести еще раз известные цифры: из 1873 строк пьесы из сказки Ершова взято 252 строки и еще 52 строки пере-фразировано. Драматургом написано 1569 строк.
 
В пьесе значительной переакцентировке подвергся образ «человека из народа» Ивана. Роль эта стала одной из самых значительных в актерской биографии молодого Олега Ефремова. Свое рождение в Иркутске «Конек-Горбунок» праздновал уже после смерти драматурга. Премьерный спектакль состоялся вечером и был посвящен памяти автора. Я счастлива, что была его участницей...
 
Познакомилась же с автором своих любимых театральных сказок я тоже в детстве. Мой отец, профессор-биолог Дмитрий Николаевич Флоров, дружил с Павлом Григорьевичем с юности. Дружба эта повлияла на отца определенным образом: он увлекся театром, пробовал писать театральные рецензии, которые даже публиковались.
 
Однако мое увлечение театром (и даже цирком!) отца настораживало, и он приводил меня в гости к Маляревскому с определенной целью. Павел Григорьевич доказывал упрямой девчонке, что не стоит стремиться на сцену, тем более - на манеж. Но имеет смысл заняться наукой о них.
 
В своих стараниях он не преуспел, но сам он и его дом вызывали у меня невероятный интерес. Я очень любила бывать у него в кабинете со стенами в книжных стеллажах, со столом, заваленным бумагами, с огромным портретом красавицы, написанным художником Жибиновым, - рано ушедшей из жизни супруги Павла Григорьевича. Однажды я видела эту красавицу на премьере того самого «Костра».
 
В домашней пижаме Павел Григорьевич казался еще меньше ростом. Маленький человек с выразительной крупной головой, с внимательными, насмешливыми глазами, подвижный, темпераментный. Все, кто вспоминает о нем, отмечают какой-то особый эксцентризм его поведения, способность воспринимать окружающее с юмором и с неубывающим интересом. Однажды я видела, как на обсуждении своей пьесы «Поэма о хлебе», к которой почему-то придирались представители тогдашней советско-партийной идеологии, в пылу полемики Павел Григорьевич вскочил на стул и, не заметив этого, продолжал пламенную речь.
 
По улице он не шел - летел, с легкостью неся свой огромный, до отказа набитый портфель. Его литературные, исторические интересы и занятия были чрезвычайно обширны. Драматургия. Театральные процессы в Сибири от их истоков до современности. Изучение бурятского, монгольского, китайского фольклора. Фольклор этот, переплавленный в его драматургической мастерской, становился основой пьес-сказок, пьес-легенд.
 
Маляревский одним из первых начал интересоваться восточным эпосом. Его пьеса-легенда «Меч Китая», - первое в нашей литературе произведение, созданное на основе китайских народных преданий. Бурят-монгольские легенды послужили основой для пьесы «Счастье». Эту сказку мне тогда увидеть не пришлось. Как ни странно, она начала свой путь со взрослой сцены - ее поставил Иркутский областной драмтеатр. И спектакль был - для взрослых (в те годы, да и много позднее Иркутский драмтеатр не ставил спектаклей для детей). «Счастье» появилось на сцене в сезоне 1939-1940 годов. Театр тогда впервые обратился к драматургии иркутского писателя, впервые взялся за пьесу столь необычного жанра. Сам Павел Григорьевич отмечал, что успеха удалось добиться и режиссеру Г.А. Боганову, и художнику В.Б. Косыгину. Интересно сыграл героя-пастуха Аламжи молодой актер М. И. Леонтьев, его любимого пса Бурто сыграл один из ведущих актеров труп-пы К.А. Прокофьев. А в небольшой, но колоритной роли хана Гента выступил актер и директор театра (!) Осип Волин.
 
Повествуя об истории театрального Иркутска, Маляревский приводит факты постановок пьес местных авторов на стыке ХIХ-ХХ веков. Это были опыты единичные и, в общем, бесполезные, что и отмечала газета «Восточное обозрение».
 
Полвека спустя началось сотрудничество Иркутского драматического театра со своим автором Павлом Маляревским. А «Счастье» пошло на сценах не только драматических театров страны, но и ТЮЗов, и театров кукол. В частности, на сцене Иркутского театра кукол. Пьесу поставила одна из национальных студий ГИТИСа. Переведенная на бурятский и монгольский языки пьеса шла в Улан-Удэ и Улан-Баторе.
 
Следующей пьесой Маляревского, увидевшей свет рампы Иркутского драматического в апреле 1946 года, был «Костер» в постановке Д.А. Ходкова и в оформлении В.Б. Косыгина. Пьеса о послевоенной Сибири, о фронтовом враче Никите Седых, вернувшемся в родной райцентр, о его борьбе за создание здравницы на базе целебного источника. В пьесе заключена истинная любовь к родной Сибири, ее лю-дям. Спектакль пользовался успехом у зрителей. И здесь уж я была свиде-телем событий. Не только смотрела все взрослые спектакли, но и проникала на обсуждения их со специалистами. Такое обсуждение «Костра» ясно помню.
 
В городе Твери, где я жила последние годы, встретились мы с актрисой Валентиной Гончаренко, исполнительницей центральной женской роли в «Костре» - роли Анны. С какой любовью вспоминала она этот спектакль и своего партнера Николая Бодрова!
 
Было очень понятно, что, все больше вникая в дела драматического театра, изучая актерские индивидуальности, Павел Григорьевич ряд ролей писал для конкретных исполнителей. Роль главного героя явно предназначалась Николаю Бодрову. И даже имя - Никита - драматург дал по отчеству исполнителя: Бодров был Никитович...
 
На мгновение остановим повествование - сделаем «апарт», реплику в сторону, как говорят на театре. Скажем несколько слов о Николае Никитовиче Бодрове. Он ушел из жизни в 38 лет... Помню площадь у театра, запруженную молчаливой толпой... Гроб, плывущий над головами...
 
По молодости лет я не видела его Гамлета, Федю Протасова в «Живом трупе», барона Тузенбаха в «Трех сестрах», Пушкина, сыгранного им на сцене ТЮЗа, и многого другого. Но помню Чацкого, Никиту Седых, Василия Шуйского в «Великом государе» Соловьева, зловещую фигуру шута Фросина из «Тристана и Изольды» - последнюю роль актера... Забыть его нельзя! О нем необходимо вспомнить в день юбилея театра, на сцене которого он был за всю его историю, несомненно, одной из самых ярких творческих личностей... Роль Евдокии Степановны в «Костре» Маляревский предназначал, конечно же, Екатерине Евгеньевне Барановой - здесь так явно видны черты самой «бабы Кати»! Роль бурята Доржи - для Константина Андриановича Прокофьева. Роль Ани - для Валентины Гончаренко. Не исключено, что автор имел в виду и других конкретных исполнителей - актеров Залетного, Московченко, Белопольского, Гаврилова.
 
Имея в виду конкретных исполнителей, драматург способствовал не только актерским удачам, но и успеху спектакля в целом. Маляревский любил людей театра. Его заботило творческое «движение» любого актера труппы, от корифеев до молодежи. В этом нетрудно убедиться, обратившись к воспоминаниям "Василия Лещева, Виталия Венгера, Антонины Рыбаковой.
 
Часто свои репертуарные предложения Маляревский основывал, ориентируясь на данные конкретного исполнителя. Открыв забытую пьезу Афиногенова «Мать своих детей», он безошибочно определил: роль для Екатерины Евгеньевны Барановой! И роль стала одной из главных ее удач.
 
Обратив внимание на пьесу поэта Дмитрия Кедрина «Рембрандт», не имевшую сценической истории, Маляревский решил, что в театре есть идеальный исполнитель на главную роль - это Куликовский. И главный режиссер театра Михаил Алексеевич Куликовский действительно сыграл Рембрандта, так, кажется, и оставшись единственным исполнителем этой роли.
 
Маляревский был идеальным завлитом. Он занимался именно тем, чем и должен заниматься завлит, - формированием репертуара. Теперь эта должность во многих театрах переродилась в нечто совсем другое. Но это не предмет нашего разговора.
 
Мы же говорим об истории, и подошли к моменту, быть может, самому главному во взаимоотношениях драматурга Маляревского и иркутского театра, - к постановке пьесы «Канун грозы». Задача - сложнее не придумать. Стачка на золотых приисках. Ленский расстрел. Перевести затертые политические истины, утвержденные официальной партийной пропагандой, в область человеческих конфликтов и взаимоотношений, - трудность чудовищная. Драматург и театр это совершили. Это - художественный подвиг! Ни больше, ни меньше.
 
Рабочие сцены в пьесе - по сути, массовка. У каждого несколько реплик. Точность их искал драматург. Дальше следовали усилия режиссера и актеров. За парой реплик увидеть живого человека - вот задача! И она была блестяще решена режиссером, народным артистом СССР В. Головчинером. Правда, в этих сценах были заняты ведущие мастера труппы. Но в этом было и преимущество, и своя трудность. Ведь все они были Гамлетами, Мариями Стюарт, в крайнем случае - Платонами Кречетами и Виринеями. Но что-то объединило и вдохновило их. Прошло почти шестьдесят лет, но до сих пор, как живых, видишь Пелагею - Екатерину Баранову, Никиту - Николая Харченко, Маланью - Розалию Юреневу, Трифона - Юрия Котляревского...
 
Но - стоп! Здесь пришлось бы назвать всех действующих лиц, до пос-леднего гостя в сцене пьянки в доме Демчинова. Не говоря уж фигуре самого Демчинова, мощно сыгранного Александром Терентьевым, и его подручного Еремина в блистательном исполнении Владимира Серебрякова.
 
Маляревский так писал о постановщике спектакля: «Особенностями режиссера В.Я. Головчинера была, с одной стороны, огромная настойчивость в достижении точно намеченной цели, а с другой - стремление разбудить творческую фантазию актера... Головчинер работал над сценическим вариантом пьесы... После выхода первого варианта спектакля и автор, и театр дважды возвращались к пьесе и спектаклю, внося в него существенные коррективы. В окончательной, несколько измененной литературной и сценической редакции спектакль уже после ухода из театра постановщика народного артиста БССР В.Я. Головчинера был возобновлен главным режиссером театра В.М.Тихоновичем.
 
Сам Павел Григорьевич пишет о трех вариантах текста и, соответственно, постановки. Я помню их все.
 
Изменения и уточнения были связаны с двумя обстоятельствами. Во-первых, с поисками исполнителя главной роли - председателя забастовочного комитета механика Федора Семеновича Федорова. Во-вторых, с поиском убедительного финала спектакля.
 
Я помню первый вариант: все исполнители ролей забастовщиков шли прямо к рампе, на зрителя, каждый с красным флагом в руках, под звуки революционной песни.
 
После была еще какая-то проба. Окончательный вариант финала фиксировал, сцену прощания рабочих с Федоровым, уезжавшим «на большую землю» от преследования жандармов. Раннее морозное утро обещало победу, жизнь. Финал окрасился лиризмом, задушевностью.
 
Роль Федорова в первом варианте играл один из ведущих актеров труппы М.Мансуров. Актер не смог преодолеть особенностей своего амплуа - романтического героя, черты которого упрямо просматривались сквозь рабочую робу. В труппе нужного исполнителя не было.
 
Роль во втором варианте постановки сыграл актер, приглашенный из черемховского театра. Внешне он подходил идеально, но внутренне был не гибок, неубедителен. И только третий исполнитель органично влился в спектакль, преодолев определенные трудности сугубой «положительности» роли.
 
Это был Василий Лещев, которого директор театра Осип Александрович Волин перехватил в тот момент, когда актер собрался перейти из Ярославского театра имени Волкова в другой театр европейской части страны. Василий Васильевич вспоминал, что делал много предложений автору пьесы, чтобы преодолеть некую «газетность» текста роли. И Павел Григорьевич, как правило, соглашался, внося предложения актера в окончательный вариант пьесы.
 
Василий Лещев не стал героем одной роли. Он прослужил в Иркутске 18 лет, органично влившись в звездную труппу.
 
Итак, была третья, окончательная редакция спектакля «Канун грозы». Премьера состоялась 2 декабря 1951 года. В программке - фамилии двух режиссеров, но по существу ставший главным режиссером театра В.М. Тихонович ничего не менял в замысле Головчинера - он бережно делал вводы и текстовые уточнения, сохранил общий тон и настроение спектакля.
 
Спектакль «Канун грозы» был выдвинут на Государственную (тогда - Сталинскую) премию СССР. Автор пьесы драматург Маляревский и исполнители основных ролей - заслуженная артистка РСФСР Е.Е. Баранова, артисты Р.Е. Байкова, Р.Ф.Юренева, В.В. Лещев, В.В. Серебряков, А.Н. Терентьев, Н.И.Харченко - были удостоены Сталинской премии третьей степени.
 
Обидно было за режиссера, создавшего интересную постановку, но он к тому времени покинул театр и по тогдашним законам претендовать на награду не мог. Уехала от своего лауреатства и молоденькая Антонина Рыбакова, прелестно сыгравшая Дашу.
 
Радовала не только награда, но и успех у зрителя. Спектакль не был «идейно-партийным» - он был подлинным, населенным живыми людьми, судьбы которых волновали, вызывали сочувствие. И спектакль в целом, и лауреаты стали героями праздника по случаю столетнего юбилея Иркутского областного драматического театра. Праздник состоялся в апреле 1952 года.
 
Пьеса «Канун грозы» была поставлена и на столичной сцене - в Московском драматическом театре (теперь - театр на Малой Бронной), и на периферии.
 
Случилось так, что творчество Маляревского и его пьеса «Канун грозы» оказались предметом моих интересов, связанных с учебой на филологическом отделении факультета гуманитарных наук Иркутского университета. Я продолжала интересоваться театром, начала писать рецензии на спектакли. Темой моей курсовой работы стал язык пьесы Маляревского «Канун грозы», темой диплома - сама только что названная пьеса, с начальной главой, посвященной обзору всего его творчества. Работы были, естественно, ученическими, но, в то же время и самостоятельными, - ведь никаких исследований по этой теме в то время еще не было. Впоследствии обе работы были опубликованы - одна в «Трудах Иркутского университета», другая - в сборнике «Писатели Советской Сибири». Упоминаю об этом лишь потому, что этот факт послужил причиной дальнейших событий.
 
Маляревский рекомендовал меня руководству ТЮЗа (уже несколько лет он занимался репертуаром того и другого театров). При его многочисленных занятиях это становилось затруднительным. Надежд дорогого Павла Григорьевича я не оправдала... Меня интересовала только сцена, куда я в конце концов и прорвалась.
 
А место завлита заняла, перейдя из штата отдела искусств, Ая Зиновьевна Левикова (тогда мысль об открытии театрального училища еще не созрела). Думаю, о моих художествах Павел Григорьевич знал, но никогда не говорил об этом. Он вообще перестал бывать в ТЮЗе.
 
Помню, пожалуй, последний такой случай: Павел Григорьевич пришел поздравить с юбилеем замечательного актера Владимира Яковлевича Коноплянского. В закулисной сутолоке антракта я случайно задела Павла Григорьевича фотовспышкой, укрепленной на моем ФЭДе (я увлекалась тогда фотографией).
 
Маляревский, как чуткий партнер, мгновенно обыграл ситуацию, рухнув на пол посреди толпы гостей, «убитый», - и через пару секунд уже вскочил, заразительно хохоча, довольный своим розыгрышем.
 
Он обожал розыгрыши, шутки; без его куплетов и стихов не обходился ни один театральный капустник. Он производил впечатление счастливого весельчака, неисправимого оптимиста. В действительности все было не так! Пронзительные стихи о трагическом одиночестве этого человека, творца написал Юрий Левитанский - они назывались «Стихи о несчастливом человеке». Там есть образ - механический звонок на двери квартиры, мимо которого
 
«В суете пробегаем 
знакомый звонок, 
А потом покупаем 
в складчину венок...»
 
...Огромный, сплетенный из еловых веток с гроздьями еловых шишек венок несли мы ему из ТЮЗа. Такими же хвойными гирляндами с шишками была оформлена сцена драмтеатра с установленной на ней урной с прахом драматурга - ее привез из Москвы поэт Марк Сергеев. Оформлением церемонии занимался старый ТРАМовец, актер и театральный художник, многолетний начальник отдела искусств, тогда - директор ТЮЗа Николай Тимофеевич Лысенко...
 
Когда в памяти всплывает эта картина, снова и снова укоряешь себя: с самого детства была знакома с таким незаурядным человеком и так мало общалась с ним! Но - известно: что имеем, не храним...
 
Павел Григорьевич умер внезапно в подмосковном доме творчества писателей Переделкино, куда приехал работать над пьесой для московского театра под руководством Н.П. Охлопкова. Не совладал с сердечным приступом. Был один в комнате, не дотянулся до лекарства…
 
Но это случилось спустя несколько лет, зимой 1961 года. Пока же энергичный человек с привычным портфелем в руке ежедневно мчался из дома в архив, из архива в библиотеку, из библиотеки в театр. Почти ежевечерне он появлялся в директорской ложе, проверяя, как идет та или иная сцена, как развивается образ у того или иного актера. Продолжали ставиться его пьесы.
 
В конце лета 1957 года иркутский театр привез на гастроли в столицу спектакль «Поэма о хлебе» (постановка заслуженного артиста РСФСР М. Куликовского, художник - заслуженный деятель искусств РСФСР Д. Фомичев).
 
Название оказалось в центре внимания столичной критики. Театровед Лидия Жукова отмечала, что «все в пьесе связано большой философской темой». Маляревский одним из первых чутко уловил идею о «тесноте» послевоенного мира, мысль о взаимосвязи происходящего на разных континентах, в разных странах. Теперь привычное дело - мгновенная реакция на землетрясение, наводнение, техногенную катастрофу: самолет с гуманитарной помощью, самолет-госпиталь, летящие на другой континент... Сотни тысяч добровольцев-волонтеров...
 
«Аукаются» в мире не только добрые, но и скверные дела. Мысль о тесноте нашего «шарика» почему-то вызывала сомнения у иркутских пар-тийных идеологов. Видимо, поэтому драматург перевел пьесу из уже готового «нормального» прозаического варианта в полуфантазийный, определив жанр как «романтическое представление», переписав диалоги белым стихом. Передать в такой форме атмосферу обыденной жизни сибирского колхоза - задача не из простых и для режиссуры, и для исполнителей. С ней справились и Василий Лещев, исполнитель центральной роли ученого-агрохимика Иванова, и Евгений Шальников в роли председателя колхоза Сибирякова, и другие актеры.
 
Павел Григорьевич умел располагать артистов к себе, вселять веру в правильность решения предложенной художественной задачи.
 
В литературно-драматических приемах он был разнообразен, мог развернуться от фантастики к сугубой прозе, достоверному психологизму.
 
В 1956 году театр сыграл его пьесу «Крутые перекаты» (режиссер М. Куликовский), написанную в форме традиционной психологической формы, рассказывающую о любви инженера Сергея Игнатова (артист А. Терентьев) к молодой девушке, о сложностях, возникших в его семье. Но в 1958 году драматург снова приведет на сцену фантастику - приключенческо-фантастическую пьесу «Камень-птица», в которой сплелось прошлое и настоящее, реальное и чудесное. Правда, годом раньше премьера уже состоялась в Центральном театре Советской армии, у которого было право первой постановки.
 
Пьеса «Камень-птица» довольно широко шла по стране и в ТЮЗах, и в драматических театрах. О жанровом разнообразии интересов Маляревского говорит и давнее (в военном 1942 году) создание в содружестве с композитором А. Заславским музыкальной комедии «Под крышами Праги» (режиссер А. Алексеев, дирижер Э. Хинкис). Это был первый опыт создания «своего» произведения иркутским театром музыкальной комедии. Потом их будет довольно много - и музыкальные комедии, взрослые и детские, и даже балетные спектакли. В 1963 году иркутская музкомедия показала оригинальную работу - музыкальный вариант сказки Маляревского «Чудесный клад» с музыкой главного дирижера театра Алексея Кулешова, в постановке главного режиссера Александра Орлова.
 
Список постановок пьес Маляревского на сцене родного драмтеатра завершал «Чудесный клад» (1983). Театр тогда уже начал ставить спектакли для детей.
 
Но вернемся к тем давним московским гастролям. Рядом с «Поэмой о хлебе» на афише - название еще одной пьесы иркутского драматурга -«Дмитрий Стоянов» Бэллы Левантовской. Пьеса жанрово и стилистически совсем другая. Но, как видно, завлит театра Маляревский приветствовал появление нового автора. Он еще успеет увидеть постановку следующей пьесы Левантовской - «От щедрости сердца», поставленной в 1960 году талантливым актером и режиссером Юрием Коршуном. Спектакль шел долго и в свое время был возобновлен исполнителем главной роли Александром Терентьевым. Позже будет включена в репертуар еще одна пьеса Левантовской - «Терзания певчих птиц». В 1960 году на иркутской сцене появилась пьеса Игнатия Дворецкого «Взрыв» в постановке Е. Табачникова. И уже после смерти Маляревского, в 1963 году, - его же «Мост и скрипка» (постановка Б. Райкина). С легкой руки завлита Маляревского начали свой путь на иркутской сцене новые драматурги, по своим творческим устремлениям ничем не похожие на мэтра.
 
В пьесах Левантовской была обыденность человеческих взаимоотношений, понятных каждому, каждого волнующих. Эта драматургия шла в одном ряду с пронзительными пьесами Александра Володина, говорила о ценности жизни – простой, обычной. Пьеса «Дмитрий Стоянов» была поставлена во МХАТе. Пьесы И. Дворецкого вызывали интерес развитием так называемой производственной темы. Причем этот интерес исходил из многих театров страны. Его «Трассу» ставил Георгий Товстоногов, а его пьеса «Человек со стороны» была поставлена более чем в сотне театров. Парадокс заключается в том, что ее не поставил... иркутский театр. Ставил «Человека со стороны» и великий Анатолий Эфрос, увидевший в пьесе нечто большее, чем просто производственные отношения. И он не ошибся. Игнатий Дворецкий вырос в тонкого драматурга-писателя. Эфрос поставил по его пьесам «Веранда в лесу» и «Директор театра» замечательные спектакли.
 
Последнее, что репетировал в своей жизни Анатолий Васильевич Эфрос, была пьеса Игнатия Моисеевича Дворецкого «Члены общества любителей кактусов». Роли репетировали Ольга Яковлева и Николай Волков... Кажется, пьеса так и не была поставлена...
 
Маляревский не видел звездного взлета Игнатия Дворецкого. Не известно, знал ли он о первых литературных опытах юного Сани Вампилова, но он мечтал о появлении новых имен иркутских драматургов, считая, что к тому есть все предпосылки.
 
Поэт Анатолий Преловский, пробовавший себя в драматургии и считавший Павла Григорьевича своим учителем, передает последний разговор с ним, который состоялся тем злополучным московским февралем 1961-го. Павел Григорьевич завел разговор на любимую тему о непременном появлении в Иркутске большого драматурга. Он не может не появиться, поскольку «почва есть - театр есть!»
 
Драматургия - жанр особенный. Даже публикация пьесы не есть начало ее жизни. Она начинает жить только на сцене. И всегда приоб-щению к этому сложнейшему жанру способствует театр. Поэтому и вспоминаем мы накануне юбилея Иркутского драматического театра его завлита Павла Григорьевича Маляревского и его последователей.
 
Вряд ли стал бы начинающий поэт Маляревский драматургом, если бы не иркутские театры, увлекшие его своим сценическим волшебством. Вряд ли стал бы драматургом прозаик Игнатий Дворецкий, если бы не иркутская сцена. Не только живая жизнь, но и восприятие сценических реплик зрительской аудиторией сформировали безупречный слух «последнего классика XX века» Александра Вампилова.
 
Любовь к театру, причем конкретно - к театру иркутскому - в конце концов привела на сцену поэта Марка Сергеева. После ряда опытов с либ-ретто к детским музыкальным сказкам Марк Давидович написал пьесу «Дневник княгини Волконской», увидевшую свет рампы в Иркутском драматическом в 1975 году (постановщик В.Чертков).
 
Известно, с какой большой осторожностью и придирчивостью относится к переносу на сцену своих произведений крупнейший прозаик наших дней Валентин Распутин. И он в этом, несомненно, прав! Но театр взял в полон и его! Жили и живут на иркутской сцене (и не только на иркутской) «Деньги для Марии», «Живи и помни», «Прощание с Матерой». Сегодня один из лучших спектаклей охлопковцев - «Последний срок» (режиссеры-постановщики Александр Ищенко, Геннадий Ша-пошников; в главной роли народная артистка России Наталия Королева).
 
Кажется, совсем недавно приехал из Черемхово поступать в Иркутское театральное училище курчавый мальчик Володя Гуркин. Играл на сцене Иркутского ТЮЗа. Смотрел спектакли Иркутского драматического. И стал драматургом. Стал москвичом. Но не утратил в своих пьесах сибирского прибайкальского колорита. Сотрудничал с МХАТом и с театром «Современник». Пьесы его шли и идут в столице и на периферии. Нет, вероятно, в стране человека, который не знал, не видел бы фильм «Любовь и голуби». А Володя Гуркин, к общему нашему горю, этим летом ушел безвременно из жизни... Ушел здесь, в Иркутске. Похоронен на малой родине, в Черемхово. Утрата горькая...
 
Ничего этого не узнал Павел Григорьевич. Но он верил, что так бу-дет. Должны непременно появиться продолжатели его дела - иркутские драматурги. И они появлялись и появляются, поскольку «почва есть - театр есть». Он явился зачинателем иркутской драматургии, и вся его многогранная театральная деятельность - выдающееся явление русской культуры..
 
Мы не коснулись еще одной области его деятельности - собирательской. О создании библиотеки отделения Всероссийского театрального общества (ВТО, ныне - Союз театральных деятелей, СТД) и театрального архива. О том, какая это была библиотека, от которой теперь осталась лишь часть, и что именно было в архиве, канувшем в Лету, можно узнать, перечитав соответствующие страницы его книги «Очерк по истории театральной культуры Сибири». Я могу все это подтвердить - была штатным работником отделения ВТО в 60-е годы. Свидетельствую, что ни в одном из семидесяти с лишним отделений ВТО не было такой библиотеки и театрального архива, содержавшего все документы всех иркутских театров и театров-гастролеров. А сегодня работники театра с телеэкрана просят зрителей со стажем подарить театру сохранившиеся у них программки старых спектаклей...
 
Я уехала из Иркутска. Уехала из Иркутска и многолетняя хранитель-ница библиотеки и архива Вера Яковлевна Былина. В какой момент все пошло под откос, сейчас не ответить. Но как же легко мы уничтожаем про-шлое - чужие труды, чужое вдохновение! Уничтожаем память...
 
О памяти и следующий печальный рассказ.
 
. ..Передо мной копия документа - «решение исполкома Иркутского Совета народных депутатов от 13.08.79 г. № 18/569».
 
Пункт № 2 гласит:
 
Установить мемориальные доски видным сибирским писателям Маляревскому П.Г., Молчанову-Сибирскому И.И., Ольхону А.С. на фасадах домов, где они жили в последние годы, со следующими текстами: «В этом доме с 1939 по 1961 год жил известный советский драматург, лауреат Государственной премии СССР Павел Григорьевич Маляревский» (улица Красного Восстания, дом 5).
 
Председатель исполкома – Салацкий Н.Ф. 
Секретарь Суворов А.А.»
 
...Дом № 5 по улице Красного Восстания стоит себе и по сей день. В полном порядке. Раньше он, один из первых благоустроенных жилых домов Иркутска, был серым и мрачноватым. Теперь сверкает бежевыми стенами, раскинувшись на квартал. Здесь, в крайнем подъезде, на третьем (?) этаже, и была дверь с тем звонком, о котором писал Левитанский, с надписью по кругу: «Прошу повернуть». Теперь в подъезд просто так не войдешь. Однако где же доска?
 
Ее не было и нет.
 
Кто объяснит: почему?
 
Кстати, пройдитесь по городу. Увидите, в каком состоянии мемориальные доски, посвященные деятелям театра: Вассе Климановой, Галине Крамовой, Николаю Загурскому и некоторым другим деятелям культуры. Грязные, закопченные... Но этого просто не замечают. Как не замечают и позорной тяжбы из-за здания Иркутского театра юного зрителя.
 
Более десяти лет назад мы праздновали здесь, в ТЮЗе, 75-летие своего театра. Ходили по родной сцене, разглядывали макет - проект реконс-трукции. Думали, от силы года через три переедет наш театр в обновленное здание. А он ждет больше десятилетия! И надежда тает с каждым днем. Ах, как неубедительны все эти доводы, что отобрать театр у детей следует в заботе о сохранности архитектурного памятника! Зданий периода модерна в городе довольно много, и это - не самое интересное, к тому же оно достаточно исковеркано и внутри, и снаружи. Есть, повторяю, более интересные здания, но все они, как говорится, «схвачены». Отобрать здание у детского театра - проще простого. Здание в центре города, да еще со зрительным залом! Продать его, скажем, под ночной клуб - чего уж лучше! Известно, получать деньги приятнее, чем их вкладывать. А реконструкция влетит в копеечку...
 
Почему говорю об этом в статье о Маляревском? Да потому, что это - его театр! Павел Григорьевич - один из авторов его художественной платформы, один из создателей нашего ТЮЗа.
 
Так и слышишь куплеты из его «Кота в сапогах», которые распевают грабящие народ судья и его подручный:
 
Законы соблюдая свято, 
Толкую их и так и сяк. 
И по закону прав богатый, 
А виноват во всем - бедняк... 
Таков закон - 
Суров и грозен он...
 
А что бы сказал сегодня сам Павел Григорьевич? Наверное, то самое, что говорил много лет назад. О минутах его возмущения разного рода несправедливостями вспоминает в своей книге его друг, актер Василий Лещев:
 
«...Эти минуты гнева были по-настоящему жутки: возмущаясь беспо-рядками, бюрократизмом, он хватался за голову своими худыми длинными пальцами и, терзая ее, стонал:
 
- О-о! К чему это приведет! Страшно!
 
И вдруг, резко повернувшись, в упор спрашивал меня:
 
- Ты понимаешь, как это страшно?!
 
Я соглашался с ним. Найдя единомышленника своим истерзанным чувствам, он тут же торопливо излагал способ борьбы и пути ликвидации этого зла.
 
- Но ведь не послушают, - в отчаянии заключал он, - все хотят удержать свое кресло и себя в нем! А ведь кому-то надо поплатиться. Отвечать...»
Автор: 
Наталья Флорова
18.12.2010